Вторая часть большого интервью пианиста Евгения Лебедева для журнала Lanote: о Нью-Йорке, конкуренции, подготовке к концертам, о балансе между карьерой и личной жизнью.

Евгений Лебедев — пианист, участник коллектива LRK TRIO, член Московского Союза композиторов, автор видеокурса «Меньше нот, больше смысла». Выпускник Berklee College of Music (Бостон), призёр конкурса пианистов в Монтре (Швейцария), конкурса Made In New York Jazz (США) и обладатель специальной премии журнала Billboard.

16 мая в 12:00 при поддержке Yamaha Music и центра Lanote пройдет вебинар Евгения Лебедева. Не пропустите трансляцию на канале YouTube Lanote Education

Про Нью-Йорк

— Расскажите о вашей жизни в Нью-Йорке. Для многих Нью-Йорк — это город-мечта из кино, литературы, поп-культуры. Каким этот город показался вам? Почему тысячи людей с разных концов планеты стремятся туда? — Я этот вопрос до сих пор себе задаю. Я не понимаю почему. В кино Нью-Йорк такой замечательный, смотришь: Нью-Йорк, Рождество, все отлично. В реальности, если брать бытовую составляющую, есть запах мусора, жарко летом, влажно и очень холодно зимой, холоднее, чем в Москве, ветра там такие... Метро ужасное, на него нельзя полагаться. Я помню, опаздывал на работу с клавишами, в метро — не туда, выбежал, а это была пятница, думаю: сейчас такси поймаю, и такси все были заняты.

Конечно, музыкальная сторона окупает все. Но Нью-Йорк — хороший город для того, чтобы слетел лишний лоск. Там ты понимаешь свое реальное место в мире, понимаешь, кто ты, как ты играешь. Какой бы ты талантливый ни был, всегда есть как минимум несколько десятков музыкантов, играющих гораздо лучше и всегда готовых занять твое место, если ты сделаешь что-то не так. Для меня это была серьезная школа жизни. Я понимал всю ответственность. Опоздал один раз — кто-то уже намекнет: «Его лучше не звать, он может опоздать». Или ненадежный. Или все нормально, но придет одетый плохо. Нью-Йорк — это здорово. А с другой стороны, это большая ответственность, но и большой пинок.

— Насколько важно джазовому музыканту хотя бы раз в жизни побывать или пожить в Нью-Йорке?

— Не важно. Если музыканту самому важно, то, конечно, пусть едет. Возлагать такую ответственность на Нью-Йорк... Может быть, важнее жениться и детей родить. Это, может быть, раскроет больше, чем Нью-Йорк. Или освоить другую профессию. Или чем-то еще заняться, что тебя вытащит из этого «Джаз. Джаз. Нью-Йорк». Здорово иметь возможность путешествовать, общаться с другими музыкантами, играть с ними, если есть возможность — играть с теми, кто лучше тебя. Мне в этом плане очень повезло: я играю в трио с партнерами, которые лучше меня. Это лучший способ развиваться. А в Нью-Йорке это будет или в Москве, неважно.

— Как в Нью-Йорке справляться с безумной конкуренцией, от которой многие музыканты эмоционально перегорают? — Бабушка часто мне говорила: «Твое от тебя не уйдет». Надо понимать, что не стоит слишком беспокоиться из-за конкуренции. Да, она есть, но это даже хорошо, это может держать в тонусе постоянно, ты будешь развиваться. В небольшом городке, например, один басист, один барабанщик, скорее всего, они звезды, и тогда, может быть, они могут слишком расслабиться. Не нужно переживать, нужно развиваться.

Что помогло мне? Я в какой-то момент осознал, что занимаюсь музыкой, потому что люблю музыку, люблю играть музыку, и я играю ее так, как умею. Как у меня сейчас получается, так и играю. Естественно, лучше всего, чтобы я постоянно развивался, слушал других и себя, думал, что я могу улучшить. Я играю по большому счету для себя и счастлив, когда моя музыка еще кому-то нравится. Это снимает многие проблемы и претензии к другим: «Я играю, такой замечательный, а это никому не нужно...» Да, это никому не нужно, кроме тебя. Сделай так, чтобы ты был доволен. На 100% сложно быть довольным, но по крайней мере максимально хорошо все делать. Тогда, вполне возможно, и остальное появится, будет какая-то своя ниша, и ты не будешь так переживать из-за конкуренции.

— Расскажите, как проходил ваш обычный день в Нью-Йорке?

— Понедельник, вторник, среда, пятница были одинаковые. Просыпался в 6 утра, в 7–7.30 выходил, ехал в центр, на Ист-Сайд, играл в балете, аккомпанировал. Там два класса отработал. Потом ехал в Бруклин — там я работал в доме престарелых. Сначала на одном этаже играл на пианино: в столовой они обедали. Потом я это пианино завозил в лифт, поднимал на третий этаж, играл для пациентов, которые просто лежали, отдыхали. Потом спускал пианино в столовую. Уходил из дома престарелых и бежал обратно в балет, на вечерние классы. Там я тоже поиграл класс.

Потом у меня было несколько частных студентов, которые недалеко жили. Если повезло, вечером в клуб пошел, джаз поиграл. Поздно пришел домой. И на следующий день похожая история, только я шел не в дом престарелых, а преподавать в школу.

В воскресенье играл на органе. Бывало такое, что в пятницу я уезжал на автобусе в Бостон — там после моего переезда в Нью-Йорк еще оставалось много клубной, вечерней работы. Играл там концерт, иногда и в субботу тоже. Ночным автобусом ехал обратно в Нью-Йорк, приезжал сразу в церковь, играл на органе в воскресенье. А в понедельник — опять по новой: балет и все в таком духе.

— Да, тяжело жить в Нью-Йорке...

— А тогда не казалось. Я за это время даже ни разу не болел.

— Легко ли влиться в джазовую жизнь Нью-Йорка? Подружиться с музыкантами, найти работу, обзавестись связями? Или таких, как ты, сотни и все уже устали, что люди с одними и теми же вопросами приходят, хотят играть... — Да, таких, как ты, сотни. И хуже тебя, и лучше тебя — всяких. Тех, кто лучше тебя, очень много. Входить в тусовку тяжело — можно ходить на джемы, можно играть феерически, но, допустим, не общаться, и ничего не получится. Можно, наоборот, слишком много общаться, и тоже не сработает.

Мне повезло, помог Беркли — первые работы в Нью-Йорке у меня появились благодаря тем связям. Потом кто-то порекомендовал, кто-то оказался из Беркли, позвали на домашний джем — там очень много домашних джемов, и вот на джеме 10 человек, у которых уже есть какая-то работа. Ты вроде ничего не клянчишь, но ты уже в тусовке, тебя уже знают, взяли телефон, и так оно постепенно нарабатывается. Но само вхождение непростое.

Тусовки разные, есть еще выше, есть совсем небожители. Как туда добраться, отдельная история. Есть зацепочки: «Ага, этого я знаю, мы с ним играли, а он уже играет со Скофилдом...» История, конечно, грустная, но меня это закалило — лоск весь спал, напускное уходит, ты понимаешь свое место в мире: я вот такой, никому я не нужен, и музыка моя никому не нужна. И ничего в этом страшного нет, это не повод опускать руки — надо стремиться, чтобы все-таки хоть кому-то была нужна.

— Вы не стоите на месте: постоянно придумываете новые коллаборации, у вас появляются новые коллективы, концерты, программы. Что двигает вас вперед? Где вы находите мотивацию, силы для новых проектов?

— Именно любовь к музыке и движет. Я оглядываюсь на свою жизнь и понимаю, что, в принципе-то, все возможно. Беркли мне когда-то казался чем-то заоблачным. Или вот я в первый раз услышал на кассете Джека ДеДжонетта (Jack DeJohnette), я прямо помню: «Джек ДеДжонетт на барабанах». А потом раз — и я в Америке с ним записываюсь. Или с Маркусом Миллером (Marcus Miller).

Я понял, что не могу без музыки, мне нравится музыка, мне нужно постоянно что-то новое искать. Это и дает силы. И на что тратить силы, кроме как на творчество и семью, я даже не знаю, не понимаю. Мне важно что-то делать постоянно. Даже в карантин хочется сделать давно задуманные дела, именно творческие, помимо бытовых.

Музыка и музыканты

— Как вы находите баланс между музыкой и семьей? Жизнь большого музыканта — это постоянные гастроли, вдали от дома, семьи, друзей. — Стараюсь находить. Это не всегда легко из-за частых передвижений, до карантина было очень много разъездов, в Японию мы ездили надолго. Как бы это ни было сложно, я потом приезжаю домой королем: меня все любят, соскучились.

А баланс — я не считаю, что семья так уж сильно может мешать творчеству. Надеюсь, Ксюша не даст соврать, я не из тех людей, которые спихивают детей: вот, пожалуйста, ты занимайся. Нет, я тоже страхую, и с детьми, и занимаюсь бытовыми вещами. Конечно, меньше времени остается на занятия, но это не мешает, если есть четкий план. Час времени можно найти, чтобы на инструменте позаниматься, а если ты уже нашел этот час, то, будь добр, проведи его с пользой. Для этого ты должен четко понимать, что тебе нужно делать и куда стремиться.

Я и на вебинаре так советовал — решать пусть маленькие задачи, но решать, потом эти кирпичики собираются в одно, и через месяц это одно большое дело. Для музыкантов есть такая опасность — уйти с головой: «музыка, джаз, Нью-Йорк, вот там хорошо, я должен туда поехать, для этого там научиться, здесь сыграть...», а потом они вообще не живут. Ко мне студент как-то подошел и говорит: «Что делать, я занимался, занимался долго, а сейчас не могу, вот я вчера не занимался...» Да и не занимайся! Тебе жить надо еще помимо этого.

Надо, мне кажется, не забывать жить. Пожил, потом сел за инструмент, а там, глядишь, уже какая-то другая история появилась. Как-то балансируем. Семья не мешает.

— Что для вас важнее: хороший человек или хороший музыкант? Насколько часто приходится идти на компромисс и играть с тем, кто по-человечески не очень близок, но близок музыкально? Или это для вас не разделяется?

— Надо сначала понять, кто такой хороший человек и кто такой хороший музыкант. Хорошим человеком для всех не будешь никогда. Я, например, знаю, что раздражаю конкретных людей. Да я и не считаю, что есть плохие люди. Все люди хорошие, даже самые страшные люди кого-то любят.

У меня очень редко, но были такие моменты — я играю с хорошим музыкантом, и мне он не кажется хорошим. Это не значит, что он не хороший музыкант. Но у меня вообще не получается, не подключаюсь к каналу, не звучит. Все-таки чаще везет, садишься с человеком, и музыка сама получается. И чаще всего и общение получается. А ведь еще так бывает — считают, что музыкант не очень хороший, а может, он просто не играет с хорошими музыкантами? Я знаю примеры, когда люди вырастают только из-за того, что играют с теми, кто лучше их музыкально.

— Хорошо. Вокруг нас хорошие музыканты. Как можно работать над своей индивидуальностью, своим стилем? — Мне кажется, это такой же сложный вопрос, как, например, «как работать над звуком». Может быть, вы мне ответите, как работать над звуком? Я до сих пор не понимаю, это происходит совершенно непонятным образом. Так же и работа над стилем. Если ты начнешь специально думать, «а как мне сделать, чтобы у меня стиль какой-то необычный был»... Другое дело, если ты понимаешь, что это твое нутро.

Работать над стилем — в первую очередь через композицию, мне кажется. Когда мы сочиняем что-то свое, нам, скорее всего, приходится на это что-то еще сочинять, солировать. И так могут возникнуть конкретные элементы, которые будут связаны именно с нами, с нашим собственным стилем. А еще я верю в чудодейственность лимитирования, особенно когда мы уже много чего умеем. Когда мы лимитируем себя, играем, например, двумя пальцами, одной рукой или как-то наоборот, то наш мозг начинает по-другому работать, начинают вылезать вещи, уже не связанные с тем, что мы наработали мышцами, что-то из других глубин. Такие советы можно дать: лимитирование, своя музыка и поиск постоянный.

— С возрастом вы стали слушать больше или меньше музыки? Насколько то, что вы слушаете, влияет на то, что вы играете и сочиняете?

— Наверное, я столько же слушаю, сколько и раньше, но не так вдумчиво. Когда музыка не была настолько доступной, были кассеты и компакт-диски, ими обменивались, и я выучивал все записи наизусть. Одну видеокассету дали, ты ее смотришь каждый день, изучаешь и получаешь какой-то реальный опыт. А сейчас все новое, если сильно не зацепило с первого раза — а это редкость, к сожалению, — просто пролистывается, нет такого погружения. Много информации вроде бы, она доступна, мы хватаем, хватаем, но непонятно, куда это все девается.

То, что я слушаю, конечно, влияет на то, что выходит потом из-под пальцев. Особенно прослушивание какой-то совсем другой музыки. Классическая музыка всегда дисциплинирует, там очень много идей можно найти. И даже в электронной музыке можно. Там люди вообще о другом думают, когда сочиняют музыку, у них есть идеи, о которых мы не подозреваем, хотя они могут быть простыми, на поверхности, и их можно использовать и в джазе, и в любом другом жанре. Так что я стараюсь слушать разную музыку, даже самую странную. У рокеров, например, можно поучиться тому, что они бахнут туда, куда надо, и все, и не надо ничего лишнего. А джазмены, бывает, все вокруг да около, и не всегда суть можно найти.

— Используете ли вы образы из других видов искусства для создания музыки? Живопись, литература, кино?

— Конечно, да. Еще как. Живопись, кино, литература — все здорово, все помогает. И реклама. Почему я вспомнил про рекламу? У меня был как-то заказ — написать музыку для рекламы. Там был хаотичный видеоряд, картинки менялись очень быстро: балерина, потом раз — рабочий, потом в земле кто-то копается. Получилось сделать единую музыкальную историю, но она очень быстро сменялась, как картинки, и подчеркивала всех: балерина была балериной, рабочий с ключом был рабочим с ключом. Потом я для написания некоторых композиций использовал этот прием: представлял себе или находил какой-то видеоряд и под него писал музыку. Это другие ресурсы в тебе достает.

— Как договориться с внутренним критиком? — Как договориться с внутренним критиком — напоить его! Хороший вопрос, сложный. Критик все-таки должен быть, наверное. И правильное слово — с ним нужно именно договориться. Я со своим не договорился до конца. Решил так, что, когда я играю концерт, то критика пытаюсь просто задушить. На корню. Не всегда получается, он все равно вылезает, смотрит сверху, пальчиком грозит. На концертах это может разрушить все. Поэтому я себя настраиваю так: в любом случае стараюсь сыграть максимально хорошо, так что ты, критик, спи.

Я записываю все свои концерты, потом в спокойной обстановке критически слушаю. Тогда я достаю своего критика, чтобы конкретно, без эмоций понять: что не получилось, почему не получилось, что можно улучшить и за счет чего, как я могу завтра проснуться и позаниматься на инструменте так, чтобы приблизиться к идеалу. Если я знаю, что улучшить, это уже счастье. Вот так я пытаюсь договариваться со своим критиком. А на концерте — душить.

— Есть ли у вас свой подход к подготовке к концертам? Вы стараетесь себя нагружать делами, чтобы не нервничать, или, наоборот, освободить время, чтобы подумать, настроиться?

— Я все перепробовал: и играть перед концертом, и разыгрываться, и не разыгрываться, и домашними делами заниматься, и просто лежать. К сожалению, не нашел никакой взаимосвязи. Вообще, я раньше не верил, что нужно разыгрываться перед концертами. Потом так заморочился над состоянием рук, что решил: обязательно буду, и если саундчек, я пораньше прихожу, играю, играю. Бывает так, что прилетели мы в Японию, не спали, вышли на концерт — сил нет, а пальчики работают и все попадает туда, куда надо. А бывает, и поспал отлично, и покушал, и разогрелся... Один из недавних концертов в клубе Козлова мне понравился тем, что мы перед ним что-то активно обсуждали в гримерке, про жизнь, что-то серьезное, вселенского масштаба, вообще забыли про концерт, пока нам не сказали выходить. И в таком состоянии мы вышли, и как-то раз — и пошло само, и весь концерт — бах! Не разыгрывались, не настраивались, саундчека даже не было толком. Непонятно, как все работает.

— Что бы вы пожелали тем, кто будет смотреть ваш видеокурс «Меньше нот, больше смысла», и тем, кто сейчас слушает и читает наше интервью?

— Если говорить про курс — да и вообще это касается всего, если вы получаете удовольствие, если вам интересно, то это правильный знак. То же самое касается импровизации. Не нужно судить, кто лучше играет, кто хуже. Если вам интересно, вы находитесь в процессе, вы получаете удовольствие, значит, вы на правильном пути. Я желаю вам этого.

Блиц

— Лучший зарубежный клуб, в котором вы играли?

— Ronnie Scott’s в Лондоне.

— Самый впечатляющий фестиваль?

— В Вашингтоне мы были на фестивале, там зал был какой-то нереальный, я такого не видел.

— Сольная игра или игра в трио?

— Это запрещенный вопрос! Игра в трио с сольными эпизодами. Сольные эпизоды в трио.

— Чайковский или Рахманинов?

— Рахманинов, наверное.

— Рояль или клавиши?

— Рояль, конечно. Хотя... Смотря сколько платят.

— Акустика или электроника?

— Запрещенный вопрос — запрещенный ответ. Акустика, конечно, но с электроникой.

— Херби Хэнкок или Чик Кориа?

— Это легкий вопрос. Херби Хэнкок. Люблю Чика Кориа, но Херби, конечно...

— Три самые любимые книги?

— «Исповедь» Толстого. Герман Гессе: там разные переводы есть, я читал тот, который называется «Нарцисс и Гольдмунд». И его же «Игра в бисер».

— Спасибо, Евгений!

— Взаимно, друзья.

— Очень интересный разговор, глубокий.

— Дай бог, дай бог. Вытащили все из меня. Все потаенное.

— Ну что, дорогие зрители, спасибо вам за внимание! С вами были Евгений Лебедев, Арсений Рыков, Андрей Липатов, провели этот фортепианный вечер с вами. Спасибо! До новых встреч!

— Занимайтесь любимым делом!

Благодарим Анастасию Липатову за помощь при подготовке интервью.