Для оформления заказа будет использована форма с кодом b-9dfcf
Интервью
Дмитрий Илугдин: когда не понимаю, куда двигаться, спасают только занятия
Дмитрий Илугдин — пианист, композитор, автор музыки к документальному и игровому кино. Дмитрий рассказал журналу Lanote о работе с Алексеем Козловым, о своем подходе к композиции, взаимодействии с музыкантами и о том, что ценит в музыке больше всего.
— Дмитрий, как-то в интервью вы сказали, что Алексей Козлов был одним из тех учителей, которые в корне поменяли вашу судьбу. Тогда вы еще немного знали про стили фьюжн и фанк, а работа с «Арсеналом» все изменила. На что еще повлияло это сотрудничество и как это выглядело?
— Я пришел в «Арсенал» совсем ребенком, в 19 лет, будучи абсолютно академическим, с небольшим джазовым уклоном пианистом. Алексей Козлов повлиял на мое музыкальное мировоззрение, наверное, как никто другой. Он привил мне даже не вкус, а знание абсолютно разной музыки, которую я в жизни и не слышал, открыл для меня целый мир. Это мир креативного фьюжна: Weather Report и Yellowjackets. Я узнал огромное количество прогрессивного рока и понял, что рок-музыка может быть наравне с высочайшими образцами серьезной академической музыки. Как, например, сложнейшие формы произведений Emerson, Lake & Palmer.
Но самое главное даже, я считаю, не это. Парадоксально, но Козлов абсолютно по-новому открыл для меня академическую музыку. Он к ней подходил как джазовый музыкант, но с такой бережностью и большой любовью! Ему очень хотелось делать свои интерпретации классики и вносить свой вклад именно в жанре кроссовера, смеси жанров. Благодаря ему я начал интересоваться классикой совершенно по-новому.
Алексей Козлов оказал на меня сильнейшее влияние и в плане авторской музыки. Конечно, «Арсенал» всегда играл композиции и других авторов, но всегда подход был крайне оригинальный. И я бы сказал, композиторский. Козлов — один из тех людей, которых я могу назвать своими наставниками во многих аспектах.
— Как вы пришли к камерным составам? В коллективах на вашем творческом пути количество музыкантов постепенно уменьшалось: после «Арсенала» был проект Vision of Sound, а теперь это дуэты и трио.
— Когда распался наш состав «Арсенала», где я играл с Козловым больше 10 лет, у меня появился Vision of Sound. Мы его сделали вместе с басистом Евгением Шариковым, он в то время тоже играл в «Арсенале». Для меня это было эхом «Арсенала», я был словно под воздействием той музыки, которую мы делали с Козловым. На этой стилистической инерции мне хотелось продолжать творить в рамках своего проекта, и действительно, года два мы поиграли очень регулярно.
Часто выступали в таком прекрасном месте — «Олимпиаде-80», это было предтечей клуба Козлова. Классический фанки-фьюжн с авторской музыкой. Но потом я понял, что меня тянет двигаться дальше, к акустическому фортепиано. В то время мне этого уже очень не хватало, хотелось больше работать в абсолютно акустическом формате.
— Это была плавная история или что-то к этому подтолкнуло?
— Я всегда слушал акустические трио в огромном количестве, для меня это был самый любимый формат состава — ну, может быть, один из самых любимых. Начиная с классических записей Билла Эванса, которого я обожал, и последователей его романтической школы. Конечно, Кит Джарретт, Мишель Петруччиани.
На то время я слышал свое трио в таком же джазовом контексте: с настроем на ту музыку, которую очень люблю. Так мы стали играть с бас-гитаристом Алексеем Заволокиным, тогда он играл на акустической бас-гитаре. Это было звучание в стиле, наверное, позднего Мишеля Петруччиани. Традиционный джаз, но уже с некой современной изюминкой. Мы записали первый альбом — «Никитский бульвар».
А дальше меня начало нести уже совершенно в другую сторону. Я заинтересовался европейской музыкой, в целом ECM-направлением, трио Эсбьерна Свенссона и еще массой пианистов, которые меня захватили. Так я ушел от американского джаза в сторону европейского звучания. Мне это стало интересно. И сейчас я вижу развитие себя как музыканта в контексте европейского звука.
— Расскажите о трио, которое у вас сейчас. Как вам видится взаимодействие между музыкантами в ансамбле? Как творческая единица из трех независимых людей?
— Я это называю коллективным творчеством. Несмотря на то что я автор композиций, мы их создаем вместе. Это общий творческий поток, в котором мы придумываем и форму, и звук, и стилистическую наполненность. В варианте трио я не вижу разделения на функции солистов или аккомпаниаторов. Это трое независимых и одновременно вместе существующих участников.
— При этом каждый музыкант привносит свои краски. Почему выбор остановился именно на этих инструменталистах — Петре Ившине и Викторе Шестаке?
— Барабанщик Петя Ившин — это мой давнишний друг и партнер. И мы вместе начинали еще в Vision of Sound. Это очень близкий мне по вкусам, по музыке человек. Это моя невероятная поддержка. Петя очень творческий человек, и мы с ним смотрим во многих музыкальных аспектах в одну сторону. Мы не боимся экспериментировать, изменяться, развиваться и куда-то все время двигаться.
Витя Шестак на контрабасе, с которым мы чуть позже начали играть, — это вообще очень глубокий музыкант с абсолютно своим лицом и звуком. Он обладает очень бережным отношением ко всему, что делает. Витя — он, может быть, чуть больше из мира традиционного джаза, но он настолько открыт к абсолютно разной музыке, что мне с ним очень комфортно, легко. Я очень благодарен, что он поддерживает мои любые, иногда и неудачные идеи.
Ну и просто по-человечески мы втроем очень подходим друг другу. Наши гастроли всегда проходят в бесконечных беседах: кто что услышал, увидел, посмотрел. У нас очень здоровая в творческом плане атмосфера, хотя мы все втроем заняты во множестве разных составов и играем достаточно разную музыку.
О композиции
— У вас уже на ранних этапах карьеры сложилось кредо и композиторское представление о музыке, которую хотите писать?
— Нет. Это может выработаться только со временем. Конечно, всегда на кого-то ориентируешься, какие-то музыканты оказывают большое влияние. Но для меня всегда был более комфортным путь, когда я придумывал что-то свое, свои композиции.
Козлов это, кстати, очень поддерживал. Иногда он даже включал мои композиции, хотя они были еще совершенно детскими, в свои концерты, и это меня очень стимулировало к развитию. И огромное влияние на меня оказал друг нашей семьи, моих родителей — Игорь Сергеевич Саульский. Он был первым, кто сказал мне писать свою музыку. Делай, говорит, свое.
Я же был крайне ленивый человек. Я очень не любил «снимать» импровизации джазовых музыкантов. Конечно, я все это слушал, но детальный анализ было делать лень. Наверное, в свое время это была такая страшная отсебятина. Но это тоже стимулировало вырабатывать свою манеру игры, придумывать пьесы и композиции. Так у меня это и шло естественным путем.
— Помимо игры в невероятных коллективах вы сочиняете музыку к кинофильмам и сериалам. А было ли когда-нибудь желание уйти в более массовую среду, зарабатывать и тем, чтобы сочинять музыку, например, в шоу-бизнесе?
— Это все было и есть. Я сотрудничаю с прекрасной певицей Варварой Визбор. Еще я писал даже песни для некоторых исполнителей и совершенно этого не стесняюсь. И это можно делать! Поп-музыкой можно заниматься абсолютно так же искренне, профессионально, честно и хорошо. Просто моя жизнь сложилась так, что это совершенно не моя стезя и атмосфера. Это не то, где я варюсь. У меня есть возможность заниматься своей музыкой, преподавать и зарабатывать, в общем-то, этим деньги. Если завтра будет какая-то новая страница в жизни, я к ней буду относиться так же серьезно.
— Открытость ко всему — это некий лейтмотив?
— Это... Как сказать? Открытость еще не значит, что я со всеми смогу поработать. Конечно, если это соответствует моему внутреннему ощущению вкуса, творческого уровня и просто честности в том, что происходит, то почему нет? Конечно, я к этому открыт.
— Случались ли какие-то интересные моменты за время работы в кинематографе? Может быть, сочинили огромную партитуру, которая не принималась?
— Да, у меня есть несколько композиций, которые я играю сейчас в трио. Изначально они были музыкой для кино, которая никуда не вошла. Я их долго держал где-то там в столе, в голове... Они были заброшены. А потом я подумал: а почему бы их не сделать в трио? Хотя изначально эта музыка задумывалась для струнного оркестра, с достаточно большим масштабом.
У меня как-то больше сложилось с документальным кино, было много интересных работ, когда я писал для таких фильмов. Однажды писал музыку для короткометражного фильма, где мне удалось поработать с оркестром. С крупной формой. Но вся эта музыка может легко использоваться и в моем маленьком составе трио.
— В документальном кино стилистически требуется другая музыка, чем в художественном?
— Я это никак не разделяю. Музыка в кино всегда должна преследовать какую-то определенную цель. Она должна быть очень атмосферной, создающей нужное настроение, либо она должна быть остротематической, когда нужно дать лейтмотив истории или героя. Тут жанр документального или художественного фильма не имеет никакого значения.
— Чтобы дать задание композитору, режиссеры присылают референсы желаемого. Бывают ли такие, после прослушивания которых совсем непонятно, что же делать дальше?
— Если я не работаю со своим папой, режиссером-документалистом, это всегда непонятно. Режиссеры иногда такие делали референсы, что просто мама дорогая. Но все равно находится компромисс, начинаешь придумывать решения.
— Это попытка повторить стиль референса? Или угадать настроение композиции и предложить, может быть, что-то совсем другое, но в этом же настроении?
— По-разному. Иногда бывает, что пытаешься сочинить что-то в этом стиле. А иногда — просто попасть в эмоциональный поток, который, возможно, имел в виду композитор.
— Удавалось поработать непосредственно с отцом?
— С папой у меня получилось больше всего интересных работ. Он документалист, и я для многих его фильмов написал музыку. С творческой точки зрения для меня это были самые интересные работы. Было очень много музыки, которую папа и не принимал (смеется).
— Что важно для начинающего композитора?
— Важно учиться. Я не имею в виду престижный вуз. Главное — найти своего гуру. Такого учителя, который действительно может тебе помочь. Я в этом убедился. Когда в жизни есть люди, которые могут поделиться опытом в сфере деятельности, по-настоящему тебе близкой. Когда этот наставник появляется, это очень помогает. А у меня такие учителя всегда появляются, когда есть к этому внутренний запрос или потребность. Я всю жизнь так и учусь.
Будущее
— Вы сказали, что начнется новый этап вашего творчества. Что хочется еще сделать, создать? С кем поработать?
— В плане авторского применения я вижу себя именно в составе своего трио. Я хочу придумывать новую музыку уже чуть-чуть в другом ракурсе, чем это было до сегодняшнего дня. Новая музыка в голове появляется постоянно. Куда конкретно стилистически это заведет, я сейчас даже не могу сказать.
— Но это будет инструментальная музыка?
— Да! Это будет, конечно, инструментальная музыка, пока для меня это самое естественное выражение.
— Насколько, на ваш взгляд, инструментальная музыка может быть популярна в России? Сможет ли она конкурировать с вокальной?
— Это несопоставимо. Даже невозможно сравнивать. Конечно, вокальная музыка всегда будет популярнее, она естественнее и понятнее, легче для восприятия. Но это меня никогда не останавливало. При этом я совершенно не против работы с вокалистами или участия в их проектах.
— Не хочется переформировать трио в квартет?
— Это все возможно, но зависит от конкретной задачи. Например, мы же сделали программу с замечательной певицей Таней Балакирской, которая совершенно идеально взаимодействует с нашим трио. И Таня, кстати говоря, написала несколько слов на инструментальные пьесы, которые я придумывал. И это мне показалось тоже очень органичным. Все возможно.
— Можете назвать трех исполнителей инструментальной музыки, которые повлияли, вдохновили за последнее время? Кого бы вы порекомендовали?
— Я очень люблю таких музыкантов, как Шай Маэстро, Авишай Коэн, Эсбьерн Свенссон. Конечно же, Кит Джарретт для меня просто настоящий образец глубины, если говорить о камерных составах и просто о музыке.
— Продолжая историю про европейский джаз. Насколько он действительно европейский? Когда акустическая музыка в таком формате, как ECM, звучит в Европе, она действительно лучше принимается, чем, скажем, нашей публикой? В Европе до сих пор это ценно?
— Это очень ценно. Пару лет назад мы побывали на двух европейских фестивалях: в городке Амерсфоорте в Голландии и в Белграде в Сербии. Я понял, что там крайне ценна именно авторская музыка. Оригинальная. Насколько это отличается от ситуации у нас в стране? Может быть, у нас просто еще не так сильно развита школа восприятия подобной музыки.
Потому что у нас всегда больше ценился классический американский джаз, что само по себе не плохо и не хорошо, это просто так. В Европе чуть по-другому. Там огромный интерес к своей, оригинальной музыке и к музыкантам, которые ищут свой язык композиторской музыки.
— В интервью для журнала Lanote Алина Ростоцкая рассказывала об опыте путешествий по Европе — фестивали, концерты, образовательные летние программы. И она пришла к выводу, что люди в Европе более открыты на концертах. Они приходят не для того, чтобы получить ожидаемое удовольствие, а просто познакомиться с чем-то новым. Даже если они что-то не понимают, то сидят, слушают и стараются вникнуть. Были ли вы в таких ситуациях?
— Я это почувствовал, когда мы играли в Голландии. Да, нашу музыку люди действительно пытались воспринимать с интересом. Может быть, это и не было для них очень оригинально. Но вот эту открытость, о которой говорит Алина, я почувствовал однозначно.
Мы ездили на хороший фестиваль в Ижевске, который проводит Удмуртская филармония. Мы играли в филармонии, публика, наверное, нечасто там слышит музыку, которую мы играли. У меня было ощущение, в общем-то не сильно отличающееся, я тоже увидел очень вовлеченные лица. И потом люди подходили и благодарили, говорили о том, что это очень трогает. Конечно, это было очень, очень приятно. И я думаю, что вот эта небольшая прослойка людей, кого может затронуть музыка, которую мы делаем, наверное, может быть везде.
— Задам вопрос, который обычно всех волнует: что делать, если человек оказывается перед закрытой дверью и не может ее открыть? Как не сдаваться? Как продолжать?
— Да у меня таких ситуаций в жизни было полно, когда вообще ничего не понимаешь: куда двигаться, что дальше? Меня спасают только занятия. Когда по крупинке собираешь: сидишь и что-то делаешь, делаешь. Так или иначе оно куда-то когда-то вырастает. Я стараюсь просто не бросать, например, занятия на своем инструменте. К чему бы это ни вело. Это потихоньку выводит из такого состояния.
— Как выглядит типичный день композитора?
— Да ну, какой я композитор? Я никогда не пишу музыку специально. Вся музыка, что у меня выходит, — это, наверное, один процент из всего мусора, который я придумываю. Это очень рутинная, скучная ежедневная работа. Конечно, я провожу много времени за своим инструментом. Но каждый день проходит по-разному.
Мы же в Москве все живем сумасшедшей жизнью, участвуем в разных и составах, и проектах. У меня есть музыканты, с которыми интересно сотрудничать. Сейчас, например, еду в Вологду с Антоном Горбуновым — это чудесный фьюжн-музыкант, которого не надо, естественно, представлять. Это такой мастер, с которым мне интересно поиграть его музыку. И с Алиной Ростоцкой у нас есть очень творческий дуэт. Опять же — что может быть камернее трио? Дуэт.
— Расскажите о вашем сотрудничестве с Таней Балакирской в Vetvi Music. Что это за проект?
— Проект придумала Таня совсем недавно. Это лейбл, на котором будет издаваться авторская оригинальная музыка. Инструментальная, вокальная. И мне эта идея очень нравится, даже наш последний клип мы выпустили под этим лейблом. Таня сама очень творческий человек, певец, композитор. С невероятно хорошим, на мой взгляд, музыкальным вкусом.
— Какое пожелание вы бы дали себе 20-летнему?
— Себе 20-летнему я бы пожелал слушать побольше академической музыки. Я к этому пришел очень поздно: все корни, конечно, в классической музыке. Какой бы музыкой я ни занимался, я в этом убеждался. Чем больше твоя академическая база, будь то литература, живопись, да и вообще любое искусство, тем крепче вот эти корни.
— Как должно строиться изучение классической музыки для композитора, джазового музыканта? Это только проигрывание или анализ максимально возможного спектра произведений?
— Я бы делал и то и другое. Я бы играл то, что позволяют технические возможности музыканта. Также я считаю, что надо всегда играть какие-то основные образцы академической музыки, чтобы просто больше насыщаться этой информацией. Если ты пианист, конечно, надо обязательно играть Баха — это основа полифонии, гармонии и, на мой взгляд, совершенного ритма.
Статью подготовили Елизавета Волощук, Анастасия Липатова и Андрей Липатов.
Дмитрий Илугдин — пианист, композитор, автор музыки к документальному и игровому кино. Дмитрий рассказал журналу Lanote о работе с Алексеем Козловым, о своем подходе к композиции, взаимодействии с музыкантами и о том, что ценит в музыке больше всего.
— Дмитрий, как-то в интервью вы сказали, что Алексей Козлов был одним из тех учителей, которые в корне поменяли вашу судьбу. Тогда вы еще немного знали про стили фьюжн и фанк, а работа с «Арсеналом» все изменила. На что еще повлияло это сотрудничество и как это выглядело?
— Я пришел в «Арсенал» совсем ребенком, в 19 лет, будучи абсолютно академическим, с небольшим джазовым уклоном пианистом. Алексей Козлов повлиял на мое музыкальное мировоззрение, наверное, как никто другой. Он привил мне даже не вкус, а знание абсолютно разной музыки, которую я в жизни и не слышал, открыл для меня целый мир. Это мир креативного фьюжна: Weather Report и Yellowjackets. Я узнал огромное количество прогрессивного рока и понял, что рок-музыка может быть наравне с высочайшими образцами серьезной академической музыки. Как, например, сложнейшие формы произведений Emerson, Lake & Palmer.
Но самое главное даже, я считаю, не это. Парадоксально, но Козлов абсолютно по-новому открыл для меня академическую музыку. Он к ней подходил как джазовый музыкант, но с такой бережностью и большой любовью! Ему очень хотелось делать свои интерпретации классики и вносить свой вклад именно в жанре кроссовера, смеси жанров. Благодаря ему я начал интересоваться классикой совершенно по-новому.
Алексей Козлов оказал на меня сильнейшее влияние и в плане авторской музыки. Конечно, «Арсенал» всегда играл композиции и других авторов, но всегда подход был крайне оригинальный. И я бы сказал, композиторский. Козлов — один из тех людей, которых я могу назвать своими наставниками во многих аспектах.
— Как вы пришли к камерным составам? В коллективах на вашем творческом пути количество музыкантов постепенно уменьшалось: после «Арсенала» был проект Vision of Sound, а теперь это дуэты и трио.
— Когда распался наш состав «Арсенала», где я играл с Козловым больше 10 лет, у меня появился Vision of Sound. Мы его сделали вместе с басистом Евгением Шариковым, он в то время тоже играл в «Арсенале». Для меня это было эхом «Арсенала», я был словно под воздействием той музыки, которую мы делали с Козловым. На этой стилистической инерции мне хотелось продолжать творить в рамках своего проекта, и действительно, года два мы поиграли очень регулярно.
Часто выступали в таком прекрасном месте — «Олимпиаде-80», это было предтечей клуба Козлова. Классический фанки-фьюжн с авторской музыкой. Но потом я понял, что меня тянет двигаться дальше, к акустическому фортепиано. В то время мне этого уже очень не хватало, хотелось больше работать в абсолютно акустическом формате.
— Это была плавная история или что-то к этому подтолкнуло?
— Я всегда слушал акустические трио в огромном количестве, для меня это был самый любимый формат состава — ну, может быть, один из самых любимых. Начиная с классических записей Билла Эванса, которого я обожал, и последователей его романтической школы. Конечно, Кит Джарретт, Мишель Петруччиани.
На то время я слышал свое трио в таком же джазовом контексте: с настроем на ту музыку, которую очень люблю. Так мы стали играть с бас-гитаристом Алексеем Заволокиным, тогда он играл на акустической бас-гитаре. Это было звучание в стиле, наверное, позднего Мишеля Петруччиани. Традиционный джаз, но уже с некой современной изюминкой. Мы записали первый альбом — «Никитский бульвар».
А дальше меня начало нести уже совершенно в другую сторону. Я заинтересовался европейской музыкой, в целом ECM-направлением, трио Эсбьерна Свенссона и еще массой пианистов, которые меня захватили. Так я ушел от американского джаза в сторону европейского звучания. Мне это стало интересно. И сейчас я вижу развитие себя как музыканта в контексте европейского звука.
— Расскажите о трио, которое у вас сейчас. Как вам видится взаимодействие между музыкантами в ансамбле? Как творческая единица из трех независимых людей?
— Я это называю коллективным творчеством. Несмотря на то что я автор композиций, мы их создаем вместе. Это общий творческий поток, в котором мы придумываем и форму, и звук, и стилистическую наполненность. В варианте трио я не вижу разделения на функции солистов или аккомпаниаторов. Это трое независимых и одновременно вместе существующих участников.
— При этом каждый музыкант привносит свои краски. Почему выбор остановился именно на этих инструменталистах — Петре Ившине и Викторе Шестаке?
— Барабанщик Петя Ившин — это мой давнишний друг и партнер. И мы вместе начинали еще в Vision of Sound. Это очень близкий мне по вкусам, по музыке человек. Это моя невероятная поддержка. Петя очень творческий человек, и мы с ним смотрим во многих музыкальных аспектах в одну сторону. Мы не боимся экспериментировать, изменяться, развиваться и куда-то все время двигаться.
Витя Шестак на контрабасе, с которым мы чуть позже начали играть, — это вообще очень глубокий музыкант с абсолютно своим лицом и звуком. Он обладает очень бережным отношением ко всему, что делает. Витя — он, может быть, чуть больше из мира традиционного джаза, но он настолько открыт к абсолютно разной музыке, что мне с ним очень комфортно, легко. Я очень благодарен, что он поддерживает мои любые, иногда и неудачные идеи.
Ну и просто по-человечески мы втроем очень подходим друг другу. Наши гастроли всегда проходят в бесконечных беседах: кто что услышал, увидел, посмотрел. У нас очень здоровая в творческом плане атмосфера, хотя мы все втроем заняты во множестве разных составов и играем достаточно разную музыку.
О композиции
— У вас уже на ранних этапах карьеры сложилось кредо и композиторское представление о музыке, которую хотите писать?
— Нет. Это может выработаться только со временем. Конечно, всегда на кого-то ориентируешься, какие-то музыканты оказывают большое влияние. Но для меня всегда был более комфортным путь, когда я придумывал что-то свое, свои композиции.
Козлов это, кстати, очень поддерживал. Иногда он даже включал мои композиции, хотя они были еще совершенно детскими, в свои концерты, и это меня очень стимулировало к развитию. И огромное влияние на меня оказал друг нашей семьи, моих родителей — Игорь Сергеевич Саульский. Он был первым, кто сказал мне писать свою музыку. Делай, говорит, свое.
Я же был крайне ленивый человек. Я очень не любил «снимать» импровизации джазовых музыкантов. Конечно, я все это слушал, но детальный анализ было делать лень. Наверное, в свое время это была такая страшная отсебятина. Но это тоже стимулировало вырабатывать свою манеру игры, придумывать пьесы и композиции. Так у меня это и шло естественным путем.
— Помимо игры в невероятных коллективах вы сочиняете музыку к кинофильмам и сериалам. А было ли когда-нибудь желание уйти в более массовую среду, зарабатывать и тем, чтобы сочинять музыку, например, в шоу-бизнесе?
— Это все было и есть. Я сотрудничаю с прекрасной певицей Варварой Визбор. Еще я писал даже песни для некоторых исполнителей и совершенно этого не стесняюсь. И это можно делать! Поп-музыкой можно заниматься абсолютно так же искренне, профессионально, честно и хорошо. Просто моя жизнь сложилась так, что это совершенно не моя стезя и атмосфера. Это не то, где я варюсь. У меня есть возможность заниматься своей музыкой, преподавать и зарабатывать, в общем-то, этим деньги. Если завтра будет какая-то новая страница в жизни, я к ней буду относиться так же серьезно.
— Открытость ко всему — это некий лейтмотив?
— Это... Как сказать? Открытость еще не значит, что я со всеми смогу поработать. Конечно, если это соответствует моему внутреннему ощущению вкуса, творческого уровня и просто честности в том, что происходит, то почему нет? Конечно, я к этому открыт.
— Случались ли какие-то интересные моменты за время работы в кинематографе? Может быть, сочинили огромную партитуру, которая не принималась?
— Да, у меня есть несколько композиций, которые я играю сейчас в трио. Изначально они были музыкой для кино, которая никуда не вошла. Я их долго держал где-то там в столе, в голове... Они были заброшены. А потом я подумал: а почему бы их не сделать в трио? Хотя изначально эта музыка задумывалась для струнного оркестра, с достаточно большим масштабом.
У меня как-то больше сложилось с документальным кино, было много интересных работ, когда я писал для таких фильмов. Однажды писал музыку для короткометражного фильма, где мне удалось поработать с оркестром. С крупной формой. Но вся эта музыка может легко использоваться и в моем маленьком составе трио.
— В документальном кино стилистически требуется другая музыка, чем в художественном?
— Я это никак не разделяю. Музыка в кино всегда должна преследовать какую-то определенную цель. Она должна быть очень атмосферной, создающей нужное настроение, либо она должна быть остротематической, когда нужно дать лейтмотив истории или героя. Тут жанр документального или художественного фильма не имеет никакого значения.
— Чтобы дать задание композитору, режиссеры присылают референсы желаемого. Бывают ли такие, после прослушивания которых совсем непонятно, что же делать дальше?
— Если я не работаю со своим папой, режиссером-документалистом, это всегда непонятно. Режиссеры иногда такие делали референсы, что просто мама дорогая. Но все равно находится компромисс, начинаешь придумывать решения.
— Это попытка повторить стиль референса? Или угадать настроение композиции и предложить, может быть, что-то совсем другое, но в этом же настроении?
— По-разному. Иногда бывает, что пытаешься сочинить что-то в этом стиле. А иногда — просто попасть в эмоциональный поток, который, возможно, имел в виду композитор.
— Удавалось поработать непосредственно с отцом?
— С папой у меня получилось больше всего интересных работ. Он документалист, и я для многих его фильмов написал музыку. С творческой точки зрения для меня это были самые интересные работы. Было очень много музыки, которую папа и не принимал (смеется).
— Что важно для начинающего композитора?
— Важно учиться. Я не имею в виду престижный вуз. Главное — найти своего гуру. Такого учителя, который действительно может тебе помочь. Я в этом убедился. Когда в жизни есть люди, которые могут поделиться опытом в сфере деятельности, по-настоящему тебе близкой. Когда этот наставник появляется, это очень помогает. А у меня такие учителя всегда появляются, когда есть к этому внутренний запрос или потребность. Я всю жизнь так и учусь.
Будущее
— Вы сказали, что начнется новый этап вашего творчества. Что хочется еще сделать, создать? С кем поработать?
— В плане авторского применения я вижу себя именно в составе своего трио. Я хочу придумывать новую музыку уже чуть-чуть в другом ракурсе, чем это было до сегодняшнего дня. Новая музыка в голове появляется постоянно. Куда конкретно стилистически это заведет, я сейчас даже не могу сказать.
— Но это будет инструментальная музыка?
— Да! Это будет, конечно, инструментальная музыка, пока для меня это самое естественное выражение.
— Насколько, на ваш взгляд, инструментальная музыка может быть популярна в России? Сможет ли она конкурировать с вокальной?
— Это несопоставимо. Даже невозможно сравнивать. Конечно, вокальная музыка всегда будет популярнее, она естественнее и понятнее, легче для восприятия. Но это меня никогда не останавливало. При этом я совершенно не против работы с вокалистами или участия в их проектах.
— Не хочется переформировать трио в квартет?
— Это все возможно, но зависит от конкретной задачи. Например, мы же сделали программу с замечательной певицей Таней Балакирской, которая совершенно идеально взаимодействует с нашим трио. И Таня, кстати говоря, написала несколько слов на инструментальные пьесы, которые я придумывал. И это мне показалось тоже очень органичным. Все возможно.
— Можете назвать трех исполнителей инструментальной музыки, которые повлияли, вдохновили за последнее время? Кого бы вы порекомендовали?
— Я очень люблю таких музыкантов, как Шай Маэстро, Авишай Коэн, Эсбьерн Свенссон. Конечно же, Кит Джарретт для меня просто настоящий образец глубины, если говорить о камерных составах и просто о музыке.
— Продолжая историю про европейский джаз. Насколько он действительно европейский? Когда акустическая музыка в таком формате, как ECM, звучит в Европе, она действительно лучше принимается, чем, скажем, нашей публикой? В Европе до сих пор это ценно?
— Это очень ценно. Пару лет назад мы побывали на двух европейских фестивалях: в городке Амерсфоорте в Голландии и в Белграде в Сербии. Я понял, что там крайне ценна именно авторская музыка. Оригинальная. Насколько это отличается от ситуации у нас в стране? Может быть, у нас просто еще не так сильно развита школа восприятия подобной музыки.
Потому что у нас всегда больше ценился классический американский джаз, что само по себе не плохо и не хорошо, это просто так. В Европе чуть по-другому. Там огромный интерес к своей, оригинальной музыке и к музыкантам, которые ищут свой язык композиторской музыки.
— В интервью для журнала Lanote Алина Ростоцкая рассказывала об опыте путешествий по Европе — фестивали, концерты, образовательные летние программы. И она пришла к выводу, что люди в Европе более открыты на концертах. Они приходят не для того, чтобы получить ожидаемое удовольствие, а просто познакомиться с чем-то новым. Даже если они что-то не понимают, то сидят, слушают и стараются вникнуть. Были ли вы в таких ситуациях?
— Я это почувствовал, когда мы играли в Голландии. Да, нашу музыку люди действительно пытались воспринимать с интересом. Может быть, это и не было для них очень оригинально. Но вот эту открытость, о которой говорит Алина, я почувствовал однозначно.
Мы ездили на хороший фестиваль в Ижевске, который проводит Удмуртская филармония. Мы играли в филармонии, публика, наверное, нечасто там слышит музыку, которую мы играли. У меня было ощущение, в общем-то не сильно отличающееся, я тоже увидел очень вовлеченные лица. И потом люди подходили и благодарили, говорили о том, что это очень трогает. Конечно, это было очень, очень приятно. И я думаю, что вот эта небольшая прослойка людей, кого может затронуть музыка, которую мы делаем, наверное, может быть везде.
— Задам вопрос, который обычно всех волнует: что делать, если человек оказывается перед закрытой дверью и не может ее открыть? Как не сдаваться? Как продолжать?
— Да у меня таких ситуаций в жизни было полно, когда вообще ничего не понимаешь: куда двигаться, что дальше? Меня спасают только занятия. Когда по крупинке собираешь: сидишь и что-то делаешь, делаешь. Так или иначе оно куда-то когда-то вырастает. Я стараюсь просто не бросать, например, занятия на своем инструменте. К чему бы это ни вело. Это потихоньку выводит из такого состояния.
— Как выглядит типичный день композитора?
— Да ну, какой я композитор? Я никогда не пишу музыку специально. Вся музыка, что у меня выходит, — это, наверное, один процент из всего мусора, который я придумываю. Это очень рутинная, скучная ежедневная работа. Конечно, я провожу много времени за своим инструментом. Но каждый день проходит по-разному.
Мы же в Москве все живем сумасшедшей жизнью, участвуем в разных и составах, и проектах. У меня есть музыканты, с которыми интересно сотрудничать. Сейчас, например, еду в Вологду с Антоном Горбуновым — это чудесный фьюжн-музыкант, которого не надо, естественно, представлять. Это такой мастер, с которым мне интересно поиграть его музыку. И с Алиной Ростоцкой у нас есть очень творческий дуэт. Опять же — что может быть камернее трио? Дуэт.
— Расскажите о вашем сотрудничестве с Таней Балакирской в Vetvi Music. Что это за проект?
— Проект придумала Таня совсем недавно. Это лейбл, на котором будет издаваться авторская оригинальная музыка. Инструментальная, вокальная. И мне эта идея очень нравится, даже наш последний клип мы выпустили под этим лейблом. Таня сама очень творческий человек, певец, композитор. С невероятно хорошим, на мой взгляд, музыкальным вкусом.
— Какое пожелание вы бы дали себе 20-летнему?
— Себе 20-летнему я бы пожелал слушать побольше академической музыки. Я к этому пришел очень поздно: все корни, конечно, в классической музыке. Какой бы музыкой я ни занимался, я в этом убеждался. Чем больше твоя академическая база, будь то литература, живопись, да и вообще любое искусство, тем крепче вот эти корни.
— Как должно строиться изучение классической музыки для композитора, джазового музыканта? Это только проигрывание или анализ максимально возможного спектра произведений?
— Я бы делал и то и другое. Я бы играл то, что позволяют технические возможности музыканта. Также я считаю, что надо всегда играть какие-то основные образцы академической музыки, чтобы просто больше насыщаться этой информацией. Если ты пианист, конечно, надо обязательно играть Баха — это основа полифонии, гармонии и, на мой взгляд, совершенного ритма.
Статью подготовили Елизавета Волощук, Анастасия Липатова и Андрей Липатов.
Меню
Основные направления
Мы в социальных сетях
Электронный адрес
Телефон
Адрес
Москва, ул. Марксистская, 10с1, 4 этаж, офис 410
Реквизиты
ИП Липатов А.А. / Москва
ОГРНИП 319774600155370
ИНН 770373239290
Лицензия на осуществление образовательной деятельности №041105 от 17 ноября 2020 года